Слово о поэте

Асмолов Ю.

От корней

Я полюбил его задолго до личной встречи: я читал его книги. К тому же – я становился самым внимательным слушателем, когда друзья-писатели начинали беседы и, ударившись в воспоминания, говорили о наших предшественниках, которых я или вовсе не застал, или успел увидеть лишь краем глаза, мельком. О Корнееве всегда говорили не просто по-доброму, но и с большой любовью. Для многих он был не только Поэтом, но и наставником, учителем и даже – «отцом родным». Я завидовал им. Я слушал и перед моими глазами вырастал образ Поэта, которого я и читал, и почитал, автора поэм: «Лекарь Даль», «Тридцатые – скоростные», «Мать»,.. автора стихотворений, которые помнились: «Утоление», «Выморозки», «Солдатский талисман», «Курская земля», «Очи Назыма», «Долг», (это стихотворение, после тонкой огранки, стало называться «Посол»)… Вот это стихи! Читаешь и видишь: судьба поэта и судьба страны связаны неразрывно; читаешь и понимаешь – это настоящее, это – исходит от корней русской поэзии, а не какой-то там, выращенный в парниках или лабораториях, привитый к её стволу, но плохо принявшийся, гибрид. Стихи, настоящие стихи – это богатство, неподдающееся тлению. Поэт дарит золото слов, а этого золота не становится меньше. Наоборот: оно делится, приумножаясь. Это золото, которое не озлобит сердце, которого хватит на всех. Настоящие стихи – это богатство истинное, его нельзя растратить. Недаром самым избранным, избранным народами и временем, творцам-гениям как бы передаются во владения целые страны. Ведь говорим же мы: страна Пушкина, страна Гёте, страна Шекспира…Хотя, конечно, мы не слепцы, и видим, что сегодня и настоящие стихи, этот настоящий клад, пробуют опять упрятать, закопать – закопать умалчиванием, не печатанием высокой литературы, пытаются утопить в разлившейся речке литературного низкопробного ширпотреба, который грозит превратиться в потоп – во всемирный потоп.

Сегодня властители помешались на получении чистой прибыли, которая зачастую лишь называется чистой, на деле же часто – кровавомутная; так вот, они, естественно через посредников, допущенных к трибунам разного рода, настойчиво начали спрашивать честной народ: «А нужна ли поэзия?.. А зачем она?.. Какая выгода от поэта?..». Похоже, они – властители – согласны с выводом совсем уж древних мудрецов, которые долго искали ответ на вопрос: «Что такое человек?», и, наконец-то – вроде бы нашли: «Человек – это двуногое существо». А, посмотрев вокруг и увидев курицу, подумали немного и уточнили: «Двуногое, без перьев». Так вот, если человек только это, то такому существу поэзия, конечно, не нужна. А Человеку – сыну Божьему, сыну Природы, который появился на свет не только любоваться красотой, но и создавать её, такому Человеку – необходима. Он понимает, что обуздать в его сердце звериное начало способно лишь настоящее искусство, настоящая поэзия. Настоящая. Он понимает: иначе начнётся стремительный путь назад – к одичанию, а значит, – к погибели. Ведь на вооружении у «двуногого без перьев» теперь не только зубы и кулаки, не только палка и камень…

Человек – единственное существо на земле, которое чуть ли не с рождения знает о том, что умрёт и ему нельзя внушать взрывоопасные мысли, например, что: «после нас хоть потоп», потому что сегодня он может легко этот потоп спровоцировать. А мудрые и добрые стихи делают людей мудрей и добрей, способными и желающими этот мир передать следующим поколениям в целости и сохранности. Но думают ли сегодня об этом власти? Похоже, что они слушают, и очень внимательно, лишь тех, кто околачивается у трона, подзуживая и подначивая. А не лучше ли послушать Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Фета, Блока, Есенина, Корнилова, Васильева, Смелякова, Твардовского, Рубцова… А давайте послушаем Корнеева, его «Дядю Гиляя», его «Правду о топоре», «Онисима», «Казаков», «Точильщика»… Или:
- Я слышу шелест листьев где-то
И просьбу перепела: «пить».
И ничего страшнее нету,
Как не желать и не любить.
Послушайте:
Месяц тонет лодчонкой утлой.
Покачнулся, нырнул и – нет.
Краснобокое раннее утро,
Наливается как ранет.
Вот оно под большой шатёр
Милым звоном меня позвало.
Рад я, рад ему,
как шахтёр,
К солнцу поднятый из завала.

Читаешь – и понимаешь: нет ничего удивительного в том, что стихи Корнеева не забыты. Не забыты, потому что их забыть нельзя. Вот концовка стихотворения о дереве, судьба которого очень схожа с неяркими, сухими, бедными судьбами многих людей.
-В очаге не сгорело,
Никого не согрело.
А вот строки другого стихотворения – о глине. Но разве только о ней? Разве оно не о музыке, не о поэзии?
Вот глина.
В ней,
ещё кромешной,
Найди лица живой овал.
Какой законченный насмешник
Её податливой назвал?

ивой овал» – это сочетание напомнило мне стихотворение «Овал». Здесь Корнеев вступает в негромкий спор с громким поэтом, который «с детства не любил овал», который упрямо «угол рисовал»:
...И разве люди за столами
Не повторяли мне стократ,
Что весь я слишком угловат,
Что путь мой дыбится углами.
Но, угловатый,
я углам
На слом округлость не отдам.
Я в детстве полюбил овал
Не на уроках математики:
Я лик овальный рисовал,
Я ликовал пред ликом матери…
Это не просто спор, это – разное отношение к жизни.

А вот стихотворение «Вокзалы». Оттолкнувшись от строк Б. Пастернака: «Вокзалы – несгораемый ящик / Разлук моих, встреч и разлук», Корнеев, на основе своей судьбы, пишет свои стихи:
Надрывы сирены хрипящей,
Метанья беспомощных рук.
Горит
несгораемый ящик
Разлук моих, встреч и разлук.
Широкое рушится зданье,
Обломки багрово черны.
Прощанья и ожиданья
Под балками погребены…

У каждого поэта своя судьба, своё зрение и слух. Поэтому в одно и тоже время разные поэты пишут такие разные стихи, разные стихи на одну тему…Но в этом же стихотворение чувствуется радость Корнеева за нашего огромного поэта Б. Пастернака, который в конце концов, полетав в заоблачных высях поэзии, всё же опустился на грешную землю её. Читаем последнюю строфу:
Что ж, видно, он не был пророком,
Но в зареве бед и побед
Прорвал он свой шёлковый кокон,
Высокий и трудный поэт.

Николая Юрьевича Корнеева сегодня нет, он ушёл. Но я застал его на этом свете. Мы познакомились за год или за два до его восьмидесятилетия. Он сильно болел и я на своём «Москвиче» частенько возил его то в больницу, то из больницы. Вижу, как сейчас: из подъезда многоэтажного дома выходят два поэта – Николай Юрьевич и его сын Вадим. Я иду им навстречу. Здороваемся и уже втроём неспешно идём к машине… Однажды, по пути в «обкомовскую» больницу мы, выехав на улицу Дзержинского, угодили в пробку, и вдруг Николай Юрьевич попросил меня прочесть стихи («чтоб не терять время даром»). Я прочёл:
Нет ни проезда, ни объезда,
Куда ни кинь – повсюду клин:
В наш город маленький уездный
Большой столичный прибыл чин.
Видать, и этот троном бредит,
Видать, его не мучит стыд,
Что вот один он только едет,
А всё – буксует и стоит.

- Только что сочинил?
- Да нет. Это в другой, в серьёзной пробке, когда к нам один из кандидатов прилетал. По его милости я проторчал в пробке больше часа, чуть двигатель не перегрел и всюду опоздал. Но зато, вот – стихотворение родилось…( Это было как раз в то время, когда Ельцин притворился совсем дряхлым, готовым уйти, и, похахакивая в руку, поглядывал со стороны на телодвижения своего легковерного ближнего окружения)… Николай Юрьевич отметил удачную концовку стихотворения, но всё же больше похвалил меня за прозу: за историю написания стихотворения и за именно такое понимание происходящего. Его слова много значили. И не только для меня. Куда бы я ни приехал (а по роду своей профессии пришлось побывать во многих городах) везде меня расспрашивали о нём. Писатели его знали, очень высоко ценили и чувствовалось, что они завидовали нам, курянам, живущим рядом с таким мастером. А уж сам Николай Юрьевич знал и помнил очень и очень многих. Иногда я заходил к нему домой, и он мне читал стихи поэтов, о которых я и слыхом не слыхивал. Поблагодарив за приветы, которые я привозил ему из других городов, он любил пораспрашивать: как они там? что они? Однажды в Белгороде Владимир Молчанов, волнуясь, подписал ему только что вышедшую книгу своих стихотворений.
- Передай! Обязательно...

Книгу я, конечно, передал. В этот же вечер. А дня через три-четыре я опять зашёл проведать Николая Юрьевича. Он взял с книжного стола сборник Молчанова и, листая его, долго и увлечённо говорил о стихах, цитировал какие-то строки, делал исторические и лирические отступления. О, как я был благодарен ему: ведь я большой любитель послушать мудрых людей. В тоже время я удивлялся: больной, слабо видящий, он не только уже прочёл довольно объёмную книгу, но прочёл с карандашом, отметив какие-то погрешности и находки (помнится – больше хвалил). А стихи о чайной, в которую автор, приезжая на родину погостить, заходит первым делом, Николай Юрьевич прочёл чуть ли не наизусть. (Потом я рассказал об этом Молчанову и увидел как он, счастливый, расцвёл. Я его понимал: добрые слова ему сказал не кто-то, а поэт высокого полёта)… А уж то, что он интересовался всем, что выходило из-под пера курян – это без всякого сомнения.

В 95 году 21 октября он подарил мне свою книгу «Стихотворения и поэмы» с такой надписью: «Юрию Асмолову – в ожидании ответного подарка, с пожеланием настоящих успехов – на добрую память». Пользуясь таким пожеланием, я, конечно, после каждого выхода моих книг, спешил к нему с «ответным подарком». А его книга стоит у меня в первом ряду книжного шкафа. Она как бы смотрит на меня. А когда не поддаётся строка и хочется всё оставить, как получилось, или когда одолевает лень, я слышу укор.
Стихотворенье требует прополки –
Слов лишних в нём, как на поле пырея,
То тьма в глазах, то искры, как иголки, –
Сбежать бы от работы поскорее.
Но пристально посмотрит с книжной полки
Подаренный мне томик: Н. Корнеев –
И начинаю вновь борьбу с «пыреем», –
Наверно, и помру я на прополке.

Николай Юрьевич появился на свет в августе, и сам он был, – во всяком случае, я увидел его таким, – как августовское солнце: ясным, не обжигающим, совсем не таким, как майское солнце в его стихотворении «Утоление»:
Курский май
по-ташкентски пылал,
Никла рожь,
не кустилась пшеница.
Солнце может убить наповал
Всё, чему повелело родиться.
Родился в августе и ушёл – в августе:
Не отличался август пылом,
Он сентябрил,
но всё равно
Прощаться с летом грустно было:
А вдруг последнее оно?..
Нежданной стынью ветер веял.
Лесок туманился вдали.
Качались мальвы розовея,
И астры сдержанно цвели.

Прочёл и опять подивился этим ясным, понятным душе, стихам. Как много говорит здесь слово «сдержанно»: и о таланте поэта, и о всегдашней недосказанности русского лета, и ещё о чём-то, о чём трудно сказать словами. В статье Е. И. Носова «Высота» есть такие слова: «Собираясь писать эту статью, я преднамеренно хотел уйти от цитат…Но, как видите, не удержался и чувствую, как неодолима потребность и дальше приводить его стихи и строфы, ибо ничто – никакой комментарий, никакая интерпретация не способны заменить самого искусства». Неспособны. Поэтому прочтём ещё одно стихотворение – «Январский соловей», - которое призывает нас, без всяких призывов, – и жить, и петь, несмотря ни на какие стужи:
Зимы бесспорное величье.
Земля и небо – всё в снегу.
И вдруг, как в мае, песня птичья,
А чья – понять я не могу.
Не теньканье синиц окрестных
И не сорочья болтовня,
Не пестик дятла, – просто песня –
И для тебя, и для меня.
Она звучит светло и внятно,
Со всех ветвей, со всех сторон,
Как зимний гром, невероятна
И неожиданна, как он.
Сам бор её из сердца вынул
На поздней утренней заре.
Она дороже соловьиной, –
Единственная в январе.
Звенит она в задувах вьюги, –
Весенняя, – в конце концов.
Да это ж клёст поёт подруге
Перед рождением птенцов.
Ножи сверкающие стужа
Оттачивает на ветру.
А он живёт, а он не тужит, –
Всё веселей поёт в бору.

Разве могут такие стихи не остаться. Они с нами. Им жить и после…

2001 г.

тихи. Ру: литературный портал [сайт]. URL: http://www.stihi.ru/2011/10/27/7547)

Муниципальное бюджетное учреждение культуры "Централизованная система библиотек города Курска
© www.mkukcbs.ru