7 / 154
Под Киевом, возле Боярки, умирал и бредил мой друг, курсант Яша Оксюз. Уже
розоватая пена дымилась на его запекшихся губах, и он говорил уже что-то не совсем
складное и для других непонятное. «Если бы, - бормотал он, - на заре переменить позицию.
Да краем по Днепру, да прямо за Волгу. А там письмо бросьте. Бомбы бросайте
осторожней! И никогда, никогда... Вот и все! Нет... не все. Нет - все, товарищи!». И что бы
он там ни бормотал, лежа меж истоптанных огуречных
и морковных грядок, мотал головой, шептал, хмурил
брови, я знал и понимал, что он хочет и торопится
сказать, чтобы били мы белых и сегодня, и завтра, и до
самой смерти, проверяли на заре полевые караулы, что
Петлюра убежит с Днепра, что Колчака прогнали уже за
Волгу, что наш часовой не вовремя бросил бомбу, и от
этого нехорошо так сегодня получилось, что письмо к
жене-девчонке у него лежит, да я и сам его вижу -
торчит из кармана потертого защитного френча. И в том
письме, конечно, все те же ей слова: прощай, мол,
помни! Но нет силы, которая сломала бы Советскую
власть ни сегодня, ни завтра. И это все.
Кто знает под Киевом, где-то возле Боярки,
деревеньку Кожуховку? Какие-то, интересно, там
сейчас и как называются колхозы? «Заря революции»,
«Октябрь», «Пламя», «Вперед», «Победа» или просто
какой-нибудь тихий и скромный «Рассвет», - вот там и
схоронили мы Яшу. А потом хоронили еще и десять, и двадцать, и сто, и тысячу. Но
Советская власть жива, живет, и никто с ней, товарищи, ничего не сделает.
В Красной Армии я пробыл шесть лет. Пятнадцати лет я окончил Киевские
командные курсы и тут же в августе 1919 года был назначен командиром шестой роты
второго полка бригады курсантов.
Потом я был командиром батальона, командиром сводного отряда, командиром 23-го
полка в Воронеже и, наконец, командиром 58-го отдельного полка по борьбе с
бандитизмом.
Я был тогда очень молод, командовал, конечно, не как Чапаев. И то у меня не так, и
это не эдак. Иной раз, бывало, закрутишься, посмотришь в окошко и подумаешь: а хорошо
бы отстегнуть саблю, сдать маузер и пойти с ребятишками играть в лапту!
Частенько я оступался, срывался, бывало даже своевольничал, и тогда меня жестко за
это свои же обрывали и одергивали, но все это пошло мне на пользу.
Я любил Красную Армию и думал остаться в ней на всю жизнь. Но в 23-м году из-за старой
контузии в правую половину головы я вдруг крепко заболел. Все что-то шумело в висках,
гудело, и губы неприятно дергались. Долго меня лечили, и, наконец, в апреле 1924 года, как
раз когда мне исполнилось двадцать лет, я был зачислен по должности командира полка - в
запас.
С тех пор я стал писать. Вероятно, потому, что в армии я был еще мальчишкой, мне
захотелось рассказать новым мальчишкам и девчонкам, какая она была жизнь, как оно все
начиналось да как продолжалось, потому что повидать я успел все же немало...
А. Гайдар. 1937 г.